Париж, 8 марта 1934 г.

Господин префект,
руководствуясь сознанием гражданского долга и чувством солидарности, я считаю необходимым довести до Вашего сведения следующие внушающие беспокойство факты.

Я живу на улице Жакоб. Сегодня утром я узнал, что в доме № 14, где помещается лавка угольщика, этой ночью скончалась от туберкулеза жена торговца г-жа К.

В 1932 году в той же самой лавке умерли от туберкулеза г-н Б. и его жена.

В 1930 году умер от туберкулеза в этой лавке г-н Р.

В 1927 году там же умерли — опять-таки от туберкулеза — два жильца, мужчина и женщина, имен которых мне не смогли назвать.

Более ранних сведений мне получить не удалось.

Все вышеупомянутые лица были крестьянами крепкого сложения. В Париж они прибыли прямо из Оверни. Достаточно было двух лет, чтобы свести каждого из них в могилу в тридцатилетием возрасте. Очевидно, никто не подумал уведомить Вас об этом, и меньше всего сам хозяин дома, который невозмутимо отмывает свою лавку после каждого смертного исхода.

Завтра туда прибудет из Оверни еще одна чета, которая, без всякого сомнения, скончается в 1936 году.

Я позволю себе считать, г-н префект, что эти мелкие факты, уже сами по себе вызывающие волнение, входят в компетенцию подведомственных Вам служб.

Соблаговолите принять, г-н префект, заверения в моих лучших чувствах.

Ле Корбюзье

Открытое письмо г-ну префекту

Париж, 7 февраля 1955 г.

Господин префект,
наступил момент, когда Париж должен привлечь к себе особое внимание Ваше лично и подведомственных Вам служб. На город обрушились бедствия! Повсюду автомобили; лавина механического транспорта затопила Париж. Пора принять какие-то меры!

Кроме того, в городе наблюдается крайняя нехватка жилищ: одни из них недоступны из-за своей дороговизны, другие чрезмерно удалены от места работы — обстоятельство, несовместимое с быстротечностью двадцатичетырехчасового солнечного цикла, который определяет весь ритм жизни людей и ставит известные пределы их дневным перемещениям. В этом причина неустроенности жизни многих молодых семейств, да и не молодых тоже.

К тому же еще существуют трущобы. Они рассеяны по всему городу, они обезображивают его лицо. Иные из них восходят к временам Генриха IV, причем эти как раз не самые ужасные. Большая же часть трущоб относится к тем нескольким периодам всеобщей лихорадки, когда наспех были выстроены неблагоустроенные жилые дома для размещения огромной массы людей, по разным причинам (одна из таких причин — рост промышленности) хлынувших в Париж. Количество жителей Парижа с 700 тысяч перевалило на сегодня за пять миллионов.

Любопытная вещь, г-н префект: при королях составлялись различные планы украшения Парижа. Позднее Оссман, стремясь оградить правительство от революций, «пушечными залпами» «прорубил» в городе авеню и бульвары...

После 1918 года были учреждены всевозможные комиссии, «большие комиссии». Одна из последних, в которой я состоял, занималась вопросом о постройке в Париже четырех аэропортов: одного на севере, одного на юге, одного на востоке и одного на западе,— дабы неукоснительно соблюсти дух равенства и справедливости... К счастью, этот столь «демократический» принцип четырех сторон света был отвергнут...

В то время только что появился новый термин «градостроительная наука». По при более внимательном изучении вопроса выяснилось, что этот термин сам по себе неточен, поскольку в действительности речь идет о том, чтобы скоординировать деятельность людей на территории целой страны и всего земного шара — на территории распространения человеческой деятельности.

Для этого необходимо было определить специфику различных родов человеческой деятельности.

Я предлагал (в 1933 году, речь шла о городе Алжире) понятие «освоение территории».

Я хотел начать именно с освоения территории, что, однако, требовало выработки четкой предварительной программы. Прежде чем приступить к делу, надо твердо знать его цель.

И вот я оказался в числе тех людей, которые вечно заняты тем, что их не касается: у них нет для этого ни соответствующей специальности, ни дипломов, ни официальных полномочий.

Меня постоянно занимала проблема человека. Я всегда считал человеческий фактор ключом к решению вопроса.

Что за удивительное создание человек: его все время что-то волнует, он всегда чем-то интересуется, его бесконечная изобретательность подсказывает ему различные решения. Это жизнеутверждающее, творческое свойство натуры человека побуждает его строить.

Начиная с 1922 года я стал внимательно приглядываться к Парижу, точно так же как впоследствии я приглядывался к Рио-де Жанейро и Буэнос-Айресу, к Стокгольму и Москве, к Цюриху и Нью-Йорку. В течение двадцати лет я пристально и упорно изучал Алжир. Мне не давали никакого поручения, но позволили, чтобы я за этот долгий срок объяснил жителям Алжира реальные перспективы и возможности развития их города. Один за другим я разработал семь проектов, тщательным образом продуманных, основанных на одном исходном элементе — жилой ячейке, с учетом климатических условий и пересеченного рельефа местности.

В 1942 году мэр города, которому все это уже успело надоесть, потребовал от префекта моего ареста.

Вся моя работа, само собой разумеется, выполнялась мною безвозмездно.

Позднее мой план застройки Немура Африканского был признан Международным конгрессом современной архитектуры наиболее последовательным и гармоничным выражением принципов Афинской хартии. Потом, после Освобождения, жители разрушенного города Сен-Дие попросили меня разработать проект его восстановления. Одновременно власти Лa-Рошели — Ла-Паллиса официально поручили мне разработать проект перестройки города. Это были вполне законченные, четкие, всесторонне разработанные проекты — настоящие градостроительные проекты.

Первый из них был решительно отвергнут всеми общественными и политическими группировками Сен-Дие! В Ла-Рошели начиная с 1947 года, то есть с того момента, когда мой план был окончательно принят, власти совершенно перестали интересоваться моим дальнейшим участием в работе.

Впоследствии мои проекты ожидала лучшая участь: был принят генеральный план застройки столицы Колумбии Боготы, рассчитанный на рост населения города с 500 тысяч до 1 миллиона человек; в Индии по моему проекту начал строиться Чандигарх, новая столица штата Пенджаб: сеть транспортных артерий в виде семи V, двадцать пять жилых секторов, Капитолий с правительственными зданиями...

Кстати, однажды по возвращении из Соединенных Штатов я встретил доктора Алексиса Карреля. Он заявил о своем несогласии с моими принципами градостроения, после чего счел нужным игнорировать все мои предложения...

— Вы,— говорил он,— в принципе строите, как американцы,— в высоту. А я в своей книге «Человека надо разгадать» показал, что американцы вызвали к жизни гибельную цивилизацию...

Я вручил ему свою книгу «Лучезарный город», и он в корне изменил свои взгляды. Однако за двадцать лет жизни в США он усвоил определенный образ мыслей: когда дело касалось градостроительства, в него тут же вселялся дух отрицания, питаемый всепоглощающей любовью к маленькому дому, к бунгало, как он его называл. Такой дом он увидел однажды вечером в прекрасном лесу на калифорнийском побережье.

Смешение понятий и принципов наблюдается : повсюду. Споры затеваются вокруг вопросов, , не имеющих отношения к проблеме градостроительства. Чандигарх сделан двухэтажным только потому, что жители Пенджаба в течение : почти всего года выносят свои постели на улицу и ночуют на траве перед домом или на крыше, так как в Индии в настоящее время нет средств, которые позволили бы обеспечить кондиционирование воздуха в жилых помещениях в столь тяжелых климатических условиях.

...в Нью-Йорке небоскребами застроена сеть улиц, не рассчитанная на подобную плотность населения. В результате жизнь города парализуется.

Что касается моего проекта здания Секретариата Объединенных Наций, то его, грубо говоря, у меня стянули самым беспардонным образом. Преодолев досаду, я стал наблюдать за происходящим со стороны. Я испытывал чувства альтруизма и чисто спортивного интереса. Я знал, что этот дворец привил Нью-Йорку (городу, зашедшему в тупик) частицу юного лучезарного города — плода моих сорокалетних размышлений и исканий, имевши! целью выяснить, каким образом человек, брошенный в ад машинной цивилизации, сможет в конце концов выбраться из своих злоключений, поистине чрезвычайных.

Все усилия, затраченные на изучение этого вопроса (равно как и наша неизменная заинтересованность в общественном благе), привели к тому, что в 1943 году, во время оккупации, мы сообща написали небольшую книгу, которая увидела свет лишь 3—4 года спустя. Называлась она «Три человеческих установления».

1. Сельскохозяйственный производственный комплекс.
2. Линейный промышленный город.
3. Радиально-концентрический город — многофункциональный центр обмена.

На основе такой классификации и при использовании современных средств можно разрешить проблемы, стоящие ныне перед властями. Можно будет выйти из тупика, высвободить энергию, способную двинуть жизнь вперед.

Это новое освоение территории предполагает возвращение к извечным, традиционным местам и путям заселения земли человеком, оно восходит еще к доисторическим временам.

Сумасбродство и нелепость коренятся там, где царит ложь, лицо которой — эгоистические интересы, страх, невежество, косность.

Если повозка опрокинулась, если поезд сошел с рельсов, их следует вновь вывести на дорогу. Это будет действенный акт.

Тревожась сам, я бью тревогу.

Прошу Вас, господин префект, принять искренние заверения в моих лучших чувствах.

Ле Корбюзье. Перевод В.Н. Зайцева