А сколько впечатлений, и притом самых разных!.. Ведь наш вопрос имеет под собой почву. Не сердитесь на нас...».

 

В конечном счете, это верно, — во время наших поздних прогулок под тяжелыми сводами Тиргартена или вдоль сине-зеленых каналов Шпрее по возвращении из одной из утомительных поездок по каменным лабиринтам старых и новых городов Германии приходилось нелестно отзываться от том или ином высокопочитаемом соборе, вопрошать по поводу этого знаменитого города, поставленного у выхода реки на равнину, над которым доминирует чересчур романтичный «бург», а также крепко выражаться относительно какого-нибудь средневекового оскала с башенками, рвами и зубчатыми стенами или еще более двусмысленной гримасы, когда какой-нибудь необычный купол располагается на фоне заводских труб и изъеден язвенными пятнами от грязного и вонючего дыма.

 

Этой картине, ставшей уже театральной, я противопоставил другую, менее модную, поскольку, к счастью, менее известную — безмятежную улыбку под голубым небом с тесаным камнем и тщательно окрашенной штукатуркой на фоне золотых нив, где горят красные цветы и синеют к вечеру небеса, высвечивая далекие звезды. Я с воодушевлением говорил о некоторых современных сооружениях  и по существу подал в суд на средневековую Германию в пользу тихих и спокойных построек столетней или двухсотлетней давности. Меня ожесточил бестактный романтизм, столь мало значащий для нашего мышления. Чувство восхищения пропадало неоднократно, когда в сферу мерзкого вкуса творцов башенок и щипцов попадала, например,  и река,  проложившая свое русло среди ощетинившихся красноватых скал или божественно разливающаяся по равнине, на которую этот вкус наложил печать наподобие рубища бродяги. Большие проспекты, утопающие в зелени и покрытые асфальтом, так отполированным автомобилями, что заходящее солнце превращает их в бесконечную светящуюся линию, обставленную тысячами стволов деревьев, казались мне тогда грандиозными творениями. И грязные улочки вокруг безвкусно отреставрированных соборов, скрывающиеся под чрезмерно широкими карнизами запущенных фасадов, устоявшееся зловоние, обитающие там подозрительные личности и ватаги орущих ребятишек часто заставляли меня уходить оттуда... в то время как «Бедекер» умилялся всем этим и, демонстрируя свой восторг, срывал с неба звезды, превращая их в одинарные, двойные и даже тройные хвалебные звездочки. Итак, я изрядно потрепал некогда гордых владельцев замков, разоблачил «старых милых» фатов и хорошо расправился с выскочками XIX века. Я обесцветил знатные, очень звучные имена. Бедные имена, бедная магия обесцвеченных мною слов. Грустное побоище.

 

В свое оправдание мне нужно было объясниться: Прежде всего, скажем, есть дутые знаменитости. В мире искусства, в который так часто вторгается мир моды, есть спекулянты и очковтиратели. Попадаются также люди скромные и робкие. Крикунам-рекламистам противостоят люди безмятежные и бессознательные.

 

С другой стороны, вы скажете, девушки, что любитель искусства, помимо своей воли, в глазах других всегда немножко сумасшедший, и знайте, что у меня, например, есть дядюшка, который абсолютно убежден в том, что все мои суждения обусловлены единственным стремлением пойти наперекор общепринятому мнению.

 

И наконец, если я считаю, что красота — это прежде всего гармония, а не длина, ширина и высота, не потраченные деньги и не театральная слава, то к этой точке зрения я добавлю и образ бытия — я молод (грех весьма недолговечный) и склонен к недостаточно доказательным суждениям. Я боготворю эклектизм, но надеюсь, что у меня хватит мужества не закрывать на это глаза. Напротив, я широко раскрываю на все происходящее вокруг мои близорукие глаза в плохоньких очках, которые делают меня похожим на ментора или протестантского пастора, — я говорю много глупостей. Мне приходится — тем хуже — менять свои взгляды к большому неодобрению моих близких и противоречить самому себе больше, чем нужно. Поэтому-то, будучи в плохом настроении, я фыркаю, а в другое время, любопытные девушки, я чувствую себя взволнованным до глубины души и путешествую в ритме захватывающего скерцо по стране грез, полностью завоеванной великой Германией!

 

Нет, мои недоверчивые девушки, путешествиями нельзя пресытиться. Становишься немного аристократом в своих страстях и привязанностях, что, признаться, весьма похвально в наше время, когда все обобществляется, и особенно для читателя «Сантинеля». Это путешествие на Восток, столь далекий от бессвязной северной архитектуры, как отклик на настоятельный призыв солнца, бескрайних просторов синих морей и величественных белостенных храмов Константинополя, Малой Азии, Греции и южной Италии, будет своего рода сосудом идеальной формы, из которого смогут изливаться самые глубокие сердечные чувства.

 

Вот почему в два часа ночи, плывя из белом пароходе по широкой реке из Будапешта в Белград» я не могу остановиться и забываю выйти на палубу, чтобы полюбоваться, как в лабиринте звезд восходит полнеющая луна!